Стих хорош. В этом же 1933 году поэт пишет стих о котором "что-то такое слышали" даже люди не интересующиеся поэзией (да и вообще ничем ни интересующиеся кроме #кушатькакатьотдыхатьтрахать).
Пастернак, выслушав его сказал дословно: «То, что Вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, которого я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу Вас не читать их никому другому». Испуганный Пастернак. Позже на допросе Мандельштам скажет дословно, что :"Мы живем под собою не чуя страны " - документ не личного восприятия и отношения, а документ восприятия и отношения определенной социальной группы, а именно части старой интеллигенции, считающей себя носительницей и передатчицей в наше время ценностей прежних культур."
Кремлевский горец был точен в интонации: «Изолировать, но сохранить…». Изолировали ... сохранили. Трехлетняя передышка в Воронеже. Поэзия в своем высшем проявлении это всегда феномен языка, а не идеи, поэтому Мандельштаму мало что светило в смысле попыток воспеть вождя и строящуюся новую жизнь. И "Ода Сталину" и еще пару странных попыток воронежского периода воспеть вождя и новый строй были явными провалами со всех точек зрения.
В 1937 году ссылка в Воронеж закончилась формально, но на самом деле социальная изоляция стала еще ощутимее и одиночество сгустилось как зимние сумерки - ни работы, ни денег, ни своего угла и все меньше домов куда можно придти за помощью. Май 1938 год - повторный арест.
закончу...
